… Но едва свершится
Открытье – все на атомы крушится.
Все – из частиц, а целого не стало …
Джон Донн
«RM» – распространенное сокращение слова «room»,
и так же выглядит аббревиатура, используемая программистами для сокращения команды «remove» – удаление.
Иногда и для некоторых виртуальная реальность становится уютней настоящей. Это не новость, не явление «века высоких технологий». Во все времена находились любители улизнуть из мира насущных проблем, сбежать и наслаждаться играми разума, собственными грёзами.
Каждый новый миг реальность выстраивается и разрушается, повинуясь естественному циклу. Совершает она это самостоятельно, и человек в этой «лаборатории великого делания» ей совершенно ни к чему. Не нуждаясь в homo sapiens (да и в любом homo), выбрасывая его в небытие, мир шуршит своей трухой, собираясь и распадаясь. Естественный круговорот материи играет со следами быта и социальной жизни. Виртуальность кромсает реальность, выедая в ней дыры, а человек начинает смещаться, превращается в сетевой шум. Стены приходят в движение, пиксели врываются в действительность, стимулируя постоянный процесс распада.
Сегодняшняя повседневность, переходящая на холсты Окружнова-Шаровой, похожа на Франкенштейна, «сшитого» из реальных и виртуальных фрагментов. Живописные элементы парят в пространстве холста, смешиваются и комбинируются, объединяются в единую структуру, создавая среду обитания современного человека. Из этого пространства хочется сбежать. Оно неуютно в своей руинированности и, в то же время, завораживает аурой истории. Неоднократно повторяющийся мотив свечения от окна напоминает свечение экрана монитора. Но и оно начинает смещаться, расслаиваться, виртуальность тоже руинируется, не успев загрузиться до конца. Она рассыпается и теряется в общем пространстве жизни, где интерес к предмету мимолётен, внимание быстро переключается с одного на другое.
Идея «RM» пришла к художникам в процессе работы над предыдущим проектом о сетевых руинах СССР «206 Partial content», когда, помимо фотографий прошлого, сеть выдавала и фото из современности, но они выглядели уже как история. Действительно, после загрузки в интернет изображение моментально отчаливает в прошлое, начиная, как в зеркале, обратный относительно реального бытия отсчёт. В поисковой выдаче Окружнову-Шаровой часто попадались изображения безлюдных комнат и даже безлюдных городов, в результате чего художники не могли не задуматься, почему эти пространства оказались покинуты человеком.
Окружнов-Шарова говорят: «Да и город наш [Кинешма] весь в руинах, разваливается, и мастерская – руина, и вокруг все из кусочков. И так любой город в России кроме Москвы. Поэтому и бегут все из этих городов. Кто в Москву, а кто в сеть… чтоб не видеть все это. У нас был случай: сидели дома с детьми, они в телефоны свои уставились. Мы им говорим: «выключите, лучше поиграйте или погуляйте», а они нам: «так ведь там намного интересней, чем здесь!»
Так что дома никого не осталось: все ушли в сеть…
Ольга Турчина
ЦИФРОВОЙ ШУМ ВРЕМЕНИ
…Картина: огромная, как киноэкран. Массив ее плоскости, тотально и густо заполненной микродеталями, напоминает одновременно водоем с рябью, сквозь мерцающие отражения которой зритель смотрит сверху, и стену, облупившуюся, как палимпсест, и разбившуюся на пиксели DVD-запись. Некоторое время спустя в осколочной образности проступают фигуративные очертания. Пустая комната. Силуэт окна. Старая советская мебель — кресло, перевернутый стол. Фрагмент обоев на стене. Технологические шумы как будто проявляют незримые напластования накопленной в комнате памяти всех ее прежних обитателей. Эти шелушащиеся мнемонические клочья подобны телесным касаниям, будто оставшимся после исчезновения самих тел. Но кем бы ни были жившие в этой комнате — теперь их в ней уже нет.
Работающие в тандеме Мария Шарова и Дмитрий Окружнов часто рефлексируют опыт социального прошлого, в первую очередь, позднесоветского. «Преобладающий цвет у нас – как под водой. Это холодное свечение экрана, а с другой стороны – такая Атлантида, затонувший модернизм, утерянная цивилизация Советского Союза» – говорят авторы. Опыт их существования мерцает «в зависании» между несколькими парадигмами — поздним СССР и XXI веком. Совмещая технологии, фигуратив и беспредметность, художники создают собственную руинированную визуальность — развернутую метафору энтропии.
Проекты художников последних лет — о времени как разъедающей субстанции, расслаивающей реальность на мелкие элементы. «Изображение становится интересным в момент исчезновения, утраты» – такими словами описывают они свое кредо, созвучное тезису Жоржа Диди-Юбермана «видеть — означает терять». Сама память — это «руина» в становлении, длящееся забвение, которое живопись позволяет материализовать.
Предыдущий проект Шаровой-Окружнова «206 Partial content» был посвящен расколотости коллективной памяти: «в нашей стране новое поколение миллениалов мало что может сказать о ее прошлом. Люди не знают истории, лезут в интернет – но сетевая память тоже может подвести». Личный опыт недоверия к фиктивному прошлому, которое дано современнику почти исключительно через экран, метафоризируется в «руинированных» пикселях. Вручную прорисовывая каждый из них, художники являют один из ярких примеров постинтернет-искусства, рефлексирующего неотчуждаемую материальность картины как медиума. Стратегия «механизации» спонтанного мазка, под знаком которой развивалась значительная часть живописи после абстрактного экспрессионизма, в постцифровой эстетике оборачивается своей противоположностью — пикториализацией машинного. Подобно таким авторам, как Чак Клоуз, Ли Сонгсонг, Даниель Рихтер или Кон Трубкович, на чью живопись повлияли технологии, Мария и Дмитрий в своих более ранних проектах («Серия комбинаций», «Сконструированная реальность», «Стена») делают одним из основных элементов своего визуального синтаксиса пиксельную решетку. В «206 Partial content» возникает холодная технологическая гамма, а ровная глянцевая плоскость дигитального фона вступает во взаимодействие с наносимыми поверх него кусками фигуративных элементов, сделанными фактурной масляной краской. «Глитч-генераторы мы не используем, все трансформируем сами, – утверждают авторы. – Происходит мерцание между технической случайностью и нашим контролем». Подобные отношения случайности и намерения моделируют нестабильность структуры памяти, пытающейся удержать жизненный материал, и инертность этого материала, не держащего форму, подобно текучей субстанции.
Новая серия дуэта, «RM», включает шесть больших работ, экспонированных сплошной лентой. Название выставки объединяет английское «room» – комната и «rm» – программистскую аббревиатуру от «remove» – удаление. Предметом внимания художников становятся отчужденные безлюдные интерьеры в традициях Эдварда Хоппера, Роберта Полидори или Маттиаса Вайшера, интимный портрет повседневности, в которой человек дан как минус-прием: через значимое отсутствие. На сей раз авторов интересует феномен уже не столько коллективного, сколько приватного прошлого, неуловимо становящегося историей, пусть и частной.
Живописное пространство серии формируется по принципу фрагментации. Утверждая, что «повседневность сшита из кусочков», художники воспроизводят неустранимые трещины, лежащие в основе стремительно виртуализирующейся реальности. Облекая цифровые помехи в красочное тело, авторы создают базовый визуальный эффект серии — осыпание, растрескивание видимого пространства. Оно нестабильно, зияет проплешинами, утекает сквозь пальцы. Стены приходят в движение, пиксели просачиваются сквозь вещи, рваные куски бумаги торчат из-под обломков мебели. Осколки видимости предшествуют ее условной «целостности», она не собирается из них.
На уровне композиции эта динамика нестабильности выражена в преобладании центробежных тенденций картины над центростремительными. Выраженный визуальный «центр» уступает место нелинейному движению взгляда. Произведения Марии и Дмитрия предполагают динамическую перспективу зрения – «блуждающую» созерцательность, со множеством траекторий движения сквозь мелкие элементы и наслоения цветовых пятен. Театральные художники по образованию, они в первую очередь создают атмосферу, в данном случае — смещения, дрейфа. «Дна» картины здесь нет, за передним планом идет дробящийся задний. Живописные элементы обступают зрителя, инкорпорируя и распыляя его взгляд. Это проникающий, подвижный, тактильный взгляд, вынужденный погружаться вглубь картины, в детали, пробираясь сквозь них словно наощупь.
Создавая свою образность, художники работают, по меньшей мере, с тройной дистанцией. Мнемонический фигуративный образ, распыленный в помехах памяти, воспроизводится посредством экрана с цифровым глитчем, фактура которого, в свою очередь, воссоздается заново живописными средствами. На каждой из ступеней опосредования образ разрушается и рождается заново, акцентируя неустранимый зазор, преграду между прошлым и настоящим в опыте субъекта. С другой стороны, художники аналитически препарируют этот разрыв, материализуя само усилие преодоления границы. Попадая в эту воспроизводимую картиной ловушку памяти, зараженной энтропией, зритель принуждается к усилию воспоминания через забвение, выстраиванию взгляда на историчность повседневности как на парадоксальную «целостность не-единства».
Константин Зацепин